«Дао дэ цзин» – небольшой по объему древний памятник – занимает особое место в истории китайской мысли. Основная идея этого произведения – идея о дао – послужила одним из узловых пунктов борьбы различных идейных течений на протяжении многих веков. У основоположника даосизма Лао-цзы дао рассматривается с материалистических позиций как естественный путь вещей, не допускающий какого-либо внешнего вмешательства У позднейших даосов дао трактуется, как «небесная воля», «чистое небытие» и т. п. Спор как об идейном содержании «Дао дэ цзин», так и о его авторе продолжается вплоть до наших дней.

«Дао дэ цзин» традицией приписывается Лао-цзы (VI–V вв. до н. э.), поэтому трактат и называется его именем. Первый китайский историк – Сыма Цянь (II–I вв. до н. э.) – в «Шицзине» писал, что Лао-цзы был уроженцем уезда Ку в царстве Чу, носил фамилию Ли, имя Дань, служил главным хранителем архива государства Чжоу и встречался с Конфуцием, когда тот приезжал к нему за советами и наставлениями. Лао-цзы долго жил в столице Чжоу и трудился над учением о дао и дэ, о пути вещей и его проявлениях. Увидев упадок государства Чжоу, мыслитель ушел в отставку и отправился на запад. По просьбе начальника пограничной заставы он написал книгу в двух частях, состоящую из пяти тысяч слов. Дальнейшая его судьба никому не известна.

Вслед за этим Сыма Цянь, выражая сомнение в достоверности приведенных им сведений, предполагал, что автором «Дао дэ цзин», возможно, был другой современник Конфуция, Лао Лай-цзы – или же чжоуский государственный деятель Дань, который посетил циньского правителя Сянь-гуна 129 лет спустя после смерти Конфуция. Несмотря на сомнение Сыма Цяня, как в китайской традиции, так и в современной синологии вплоть до 20-х годов XX века считали, что Лао-цзы был современником Конфуция, а «Дао дэ цзин» является произведением, в котором изложено его учение.

В связи с тем, что ныне существующий «Дао дэ цзин» носит отпечатки более позднего времени, некоторые современные китайские ученые (Лян Ци-чао, Гу Цзе-гань и др.) выдвинули предположение о том, что этот памятник был создан, вероятно, в эпоху Чжаньго (IV–III вв. до н. э.) и отношения к Лао-цзы не имеет. Их оппоненты (Го Мо-жо и др.), не отрицая разрыва между годами жизни Лао-цзы и временем появления «Дао дэ цзин», утверждают, что данное произведение представляет собой изложение устно передаваемого в то время учения Лао-цзы его последователями.

Существует большое количество комментариев к «Дао дэ цзин». Трактат был переведен на ряд европейских языков. В 1950 г. Ян Хин-шуном был осуществлен перевод «Дао дэ цзин» на русский язык. Для настоящего издания взят данный перевод, сверенный с китайским оригиналом, вошедшим в 3-й том «Чжуцзы цзичэн» («Собрание классических текстов».

Шанхай, 1935), и заново отредактированный.

Ян Хин-шун

Дао дэ Цзин. Книга о Пути и Добродетели
Перевод Ян Хин-шуна

Книга первая

1

Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао. Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя.

Безымянное есть начало неба и земли, обладающее именем – мать всех вещей.

Поэтому тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну [дао], а кто имеет страсти, видит его только в конечной форме. Оба они1
Безымянное и обладающее именем.

Одного и того же происхождения, но с разными названиями. Вместе они называются глубочайшими. [Переход] от одного глубочайшего к другому – дверь ко всему чудесному.

2

Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное является прекрасным, появляется и безобразное. Когда все узнают, что доброе является добром, возникает и зло. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга, длинное и короткое взаимно соотносятся, высокое и низкое взаимно определяются, звуки, сливаясь, приходят в гармонию, предыдущее и последующее следуют друг за другом. Поэтому совершенномудрый, совершая дела, предпочитает недеяние; осуществляя учение, не прибегает к словам; вызывая изменения вещей, [он] не осуществляет их сам; создавая, не обладает [тем, что создано]; приводя в движение, не прилагает к этому усилий; успешно завершая [что-либо], не гордится. Поскольку он не гордится, его заслуги не могут быть отброшены.

3

Если не показывать того, что может вызвать зависть, то не будут волноваться сердца народа. Поэтому, управляя [страной], совершенномудрый делает сердца [подданных] пустыми, а желудки – полными. [Его управление] ослабляет их волю и укрепляет их кости. Оно постоянно стремится к тому, чтобы у народа не было знаний и страстей, а имеющие знания не смели бы действовать.

Осуществление недеяния всегда приносит спокойствие.

4

Дао пусто, но в применении неисчерпаемо. О глубочайшее! Оно кажется праотцем всех вещей.

Если притупить его проницательность, освободить его от хаотичности, умерить его блеск, уподобить его пылинке, то оно будет казаться ясно существующим. Я не знаю, чье оно порождение, [я лишь знаю, что] оно предшествует небесному владыке.

5

Небо и земля не обладают человеколюбием2
Согласно Лао-цзы, все социальные явления, поступки людей должны быть подчинены естественной необходимости. Поэтому он отвергал конфуцианское понятие «человеколюбие», считая его чуждым сущностной природе человека, а требование его соблюдения неоправданным вмешательством в жизнь общества.

И предоставляют всем существам возможность жить собственной жизнью3
В оригинале содержатся два иероглифа чу гоу, которые в одних комментариях (Ван Би и др.) трактуются как «трава» и «собака», а в других – «соломенная собака», которая по древнекитайскому обычаю используется на похоронах, после чего выбрасывается. В том и другом случае чу гоу в данном контексте означает существа, в жизнь которых не вмешиваются ни небо, ни земля, ни совершенномудрый.

Совершенномудрый не обладает человеколюбием и предоставляет народу возможность жить собственной жизнью.

Разве пространство между небом и землей не похоже на кузнечный мех? Чем больше [в нем] пустоты, тем дольше [он] действует, чем сильнее [в нем] движение, тем больше [из него] выходит [ветер].

Тот, кто много говорит, часто терпит неудачу, поэтому лучше соблюдать меру.

6

Превращения невидимого [дао] бесконечны. [Дао] - глубочайшие врата рождения. Глубочайшие врата рождения – корень неба и земли. [Оно] существует [вечно] подобно нескончаемой нити, и его действие неисчерпаемо.

7

Небо и земля – долговечны. Небо и земля долговечны потому, что они существуют не для себя. Вот почему они могут быть долговечными.

Поэтому совершенномудрый ставит себя позади других, благодаря чему он оказывается впереди. Он пренебрегает своей жизнью, и тем самым его жизнь сохраняется. Не происходит ли это от того, что он пренебрегает личными [интересами]? Напротив, [он действует] согласно своим личным [интересам].

8

Высшая добродетель подобна воде. Вода приносит пользу всем существам и не борется [с ними]. Она находится там, где люди не желали бы быть. Поэтому она похожа на дао.

[Человек, обладающий высшей добродетелью, так же как и вода], должен селиться ближе к земле; его сердце должно следовать внутренним побуждениям; в отношениях с людьми он должен быть дружелюбным; в словах должен быть искренним; в управлении [страной] должен быть последовательным; в делах должен исходить из возможностей; в действиях должен учитывать время. Поскольку [он], так же как и вода, не борется с вещами, [он] не совершает ошибок.

9

Лучше ничего не делать, чем стремиться к тому, чтобы что-либо наполнить. Если [чем-либо] острым [все время] пользоваться, оно не сможет долго сохранить свою [остроту]. Если зал наполнен золотом и яшмой, то никто не в силах их уберечь. Если богатые и знатные проявляют кичливость, они сами навлекают на себя беду.

Когда дело завершено, человек [должен] устраниться. В этом закон небесного дао.

10

Если душа и тело будут в единстве, можно ли сохранить его? Если сделать дух мягким, можно ли стать [бесстрастным], подобно новорожденному? Если созерцание станет чистым, возможны ли тогда заблуждения? Можно ли любить народ и управлять страной, не прибегая к мудрости? Возможны ли превращения в природе, если следовать мягкости? Возможно ли осуществление недеяния, если познать все взаимоотношения в природе?

Создавать и воспитывать [сущее]; создавая, не обладать [тем, что создано]; приводя в движение, не прилагать к этому усилий; руководя, не считать себя властелином, – вот что называется глубочайшим дэ.

11

Тридцать спиц соединяются в одной ступице [образуя колесо], но употребление колеса зависит от пустоты между [спицами]. Из глины делают сосуды, но употребление сосудов зависит от пустоты в них Пробивают двери и окна, чтобы сделать дом, но пользование домом зависит от пустоты в нем. Вот почему полезность [чего-либо] имеющегося зависит от пустоты.

12

Пять цветов притупляют зрение. Пять звуков притупляют слух. Пять вкусовых ощущений притупляют вкус4
Пять цветов – желтый, красный, синий, белый, черный; пять звуков – пять вариаций гаммы в китайской музыке; пять вкусовых ощущений – сладкий, кислый, горький, острый, соленый. Здесь Лао-цзы предостерегает от стремления к роскоши, призывает к умеренности и скромности.

Быстрая езда и охота волнуют сердце. Драгоценные вещи заставляют человека совершать преступления. Поэтому совершенномудрый стремится к тому, чтобы сделать жизнь сытой, а не к тому, чтобы иметь красивые вещи. Он отказывается от последнего и ограничивается первым.

13

Слава и позор подобны страху. Знатность подобна великому несчастью в жизни. Что значит, слава и позор подобны страху? Это значит, что нижестоящие люди приобретают славу со страхом и теряют ее также со страхом. Это и называется – слава и позор подобны страху.

Что значит, знатность подобна великому несчастью в жизни? Это значит, что я имею великое несчастье, потому что я [дорожу] самим собой. Когда я не буду дорожить самим собой, тогда у меня не будет и несчастья. Поэтому знатный, самоотверженно служа людям, может жить среди них. Гуманный, самоотверженно служа людям, может находиться среди них.

14

Смотрю на него и не вижу, а поэтому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его мельчайшим. Не надо стремиться узнать об источнике этого, потому что это едино. Его верх не освещен, его низ не затемнен. Оно бесконечно и не может быть названо. Оно снова возвращается к небытию. И вот называют его формой без форм, образом без существа. Поэтому называют его неясным и туманным. Встречаюсь с ним и не вижу лица его, следую за ним и не вижу спины его.

Придерживаясь древнего дао, чтобы овладеть существующими вещами, можно познать древнее начало. Это называется принципом дао.

15

В древности те, кто были способны к учености, знали мельчайшие и тончайшие [вещи]. Но другим их глубина неведома. Поскольку она неведома, [я] произвольно даю [им] описание: они были робкими, как будто переходили зимой поток; они были нерешительными, как будто боялись своих соседей; они были важными, как гости; они были осторожными, как будто переходили по тающему льду; они были простыми, подобно неотделанному дереву; они были необъятными, подобно долине; они были непроницаемыми, подобно мутной воде. Это были те, которые, соблюдая спокойствие, умели грязное сделать чистым. Это были те, которые своим умением сделать долговечное движение спокойным содействовали жизни. Они соблюдали дао и не желали многого. Не желая многого, они ограничивались тем, что существует, и не создавали нового.

16

Нужно сделать [свое сердце] предельно беспристрастным, твердо сохранять покой, и тогда все вещи будут изменяться сами собой, а нам останется лишь созерцать их возвращение. [В мире] – большое разнообразие вещей, но [все они] возвращаются к своему началу. Возвращение к началу называется покоем, а покой называется возвращением к сущности. Возвращение к сущности называется постоянством. Знание постоянства называется [достижением] ясности, а незнание постоянства приводит к беспорядку и [в результате] к злу. Знающий постоянство становится совершенным; тот, кто достиг совершенства, становится справедливым; тот, кто обрел справедливость, становится государем. Тот, кто становится государем, следует небу. Тот, кто следует небу, следует дао. Тот, кто следует дао, вечен, и до конца жизни [такой государь] не будет подвергаться опасности.

17

Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которые требуют от народа его любить и возвышать. Еще хуже те правители, которых народ боится, и хуже всех те правители, которых народ презирает. Поэтому, кто не заслуживает доверия, не пользуется доверием [у людей]. Кто вдумчив и сдержан в словах, успешно совершает дела, и народ говорит, что он следует естественности.

18

Когда устранили великое дао, появились «человеколюбие» и «справедливость». Когда появилось мудрствование, возникло и великое лицемерие. Когда шесть родственников5
Шесть родственников – отец и мать, старший и младший братья, муж и жена.

В раздоре, тогда появляются «сыновняя почтительность» и «отцовская любовь». Когда в государстве царит беспорядок, тогда появляются «верные слуги»6
Честные и преданные государственные деятели.

19

Когда будут устранены мудрствование и ученость, народ будет счастливее во сто крат; когда будут устранены «человеколюбие» и «справедливость», народ возвратится к «сыновней почтительности» и «отцовской любви»; когда будут уничтожены хитрость и нажива, исчезнут воры и разбойники. Все эти три вещи [происходят] от недостатка знаний. Поэтому нужно указывать людям, что они должны быть простыми и скромными, уменьшать личные [желания] и освобождаться от страстей.

20

Когда будет уничтожена ученость, тогда не будет и печали. Как ничтожна разница между обещанием и лестью и как велика разница между добром и злом! Надо избегать того, чего люди боятся.

О! Как хаотичен [мир], где все еще не установлен порядок. Все люди радостны, как будто присутствуют на торжественном угощении или празднуют наступление весны. Только я один спокоен и не выставляю себя на свет. Я подобен ребенку, который не явился в мир. О! Я несусь! Кажется, нет места, где мог бы остановиться. Все люди полны желаний, только я один подобен тому, кто отказался от всего. Я сердце глупого человека. О, как оно пусто! Все люди полны света. Только я один подобен тому, кто погружен во мрак. Все люди пытливы, только я один равнодушен. Я подобен тому, кто несется в мирском просторе и не знает, где ему остановиться. Все люди проявляют свою способность, и только я один похож на глупого и низкого. Только я один отличаюсь от других тем, что вижу основу в еде.

21

Содержание великого дэ подчиняется только дао. Дао бестелесно. Дао туманно и неопределенно. Однако в его туманности и неопределенности содержатся образы. Оно туманно и неопределенно. Однако в его туманности и неопределенности скрыты вещи. Оно глубоко и темно. Однако в его глубине и темноте скрыты тончайшие частицы. Эти тончайшие частицы обладают высшей действительностью и достоверностью.

С древних времен до наших дней его имя не исчезает. Только следуя ему, можно познать начало всех вещей. Каким образом мы познаем начало всех вещей? Только благодаря ему.

22

В древности говорили: «Ущербное становится совершенным, кривое – прямым, пустое – наполненным, ветхое сменяется новым; стремясь к малому, достигаешь многого; стремление получить многое ведет к заблуждениям». Поэтому совершенномудрый внемлет этому поучению, коему необходимо следовать в Поднебесной. Совершенномудрый исходит не только из того, что сам видит, поэтому может видеть ясно; он не считает правым только себя, поэтому может обладать истиной; он не прославляет себя, поэтому имеет заслуженную славу; он не возвышает себя, поэтому он старший среди других Он ничему не противоборствует, поэтому он непобедим в Поднебесной.

Слова древних «Ущербное становится совершенным…», – разве это пустые слова? Они действительно указывают человеку путь к [истинному] совершенству.

23

Нужно меньше говорить, следовать естественности. Быстрый ветер не продолжается все утро, сильный дождь не продержится весь день. Кто делает все это? Небо и земля. Даже небо и земля не могут сделать что-либо долговечным, тем более человек Поэтому он служит дао. Кто [служит] дао, тот тождествен дао. Кто [служит] дэ, тот тождествен да Тот, кто теряет, тождествен потере. Тот, кто тождествен дао, приобретает дао. Тот, кто тождествен дэ, приобретает дэ. Тот, кто тождествен потере, приобретает потерянное. Только сомнения порождают неверие.

24

Кто поднялся на цыпочки, не может [долго] стоять. Кто делает большие шаги, не может [долго] идти. Кто сам себя выставляет на свет, тот не блестит. Кто сам себя восхваляет, тот не добудет славы. Кто нападает, не достигает успеха. Кто сам себя возвышает, не может стать старшим среди других Если исходить из дао, все это называется лишним желанием и бесполезным поведением. Таких ненавидят все существа. Поэтому человек, обладающий дао, не делает этого.

25

Вот вещь, в хаосе возникающая, прежде неба и земли родившаяся! О беззвучная! О лишенная формы! Одиноко стоит она и не изменяется. Повсюду действует и не имеет преград. Ее можно считать матерью Поднебесной. Я не знаю ее имени. Обозначая иероглифом, назову ее дао, произвольно давая ей имя, назову ее великое. Великое – оно в бесконечном движении. Находящееся в бесконечном движении не достигает предела. Не достигая предела, оно возвращается [к своему истоку]. Вот почему велико дао, велико небо, велика земля, велик также и государь. Во Вселенной имеются четыре великих, и среди них – государь.

Человек следует [законам] земли. Земля следует [законам] неба. Небо следует [законам] дао, а дао следует самому себе.

26

Тяжелое является основой легкого. Покой есть главное в движении. Поэтому совершенномудрый, шагая весь день, не отходит от [телеги] с тяжелым грузом. Хотя он живет прекрасной жизнью, но он в нее не погружается. Почему властитель десяти тысяч колесниц, занятый собой, так пренебрежительно смотрит на мир? Пренебрежение разрушает его основу, а его торопливость приводит к потере власти.

27

Умеющий шагать не оставляет следов. Умеющий говорить не допускает ошибок Кто умеет считать, тот не пользуется инструментом для счета. Кто умеет закрывать двери, не употребляет затвор и закрывает их так крепко, что открыть их невозможно. Кто умеет завязывать узлы, не употребляет веревку, [но завязывает так прочно], что развязать невозможно. Поэтому совершенномудрый постоянно умело спасает людей и не покидает их. Он всегда умеет спасать существа, поэтому он не покидает их. Это называется глубокой мудростью. Таким образом, добродетель является учителем недобрых, а недобрые – ее опорой. Если [недобрые] не ценят своего учителя и добродетель не любит свою опору, то они, хотя и [считают себя] разумными, погружены в слепоту. Вот что наиболее важно и глубоко.

28

Кто, зная свою храбрость, сохраняет скромность, тот, [подобно] горному ручью, становится [главным] в стране. Кто стал главным в стране, тот не покидает постоянное дэ и возвращается к состоянию младенца. Кто, зная праздничное, сохраняет для себя будничное, тот становится примером для всех. Кто стал примером для всех, тот не отрывается от постоянного дэ и возвращается к изначальному. Кто, зная свою славу, сохраняет для себя безвестность, тот становится главным в стране. Кто стал главным в стране, тот достигает совершенства в постоянном дэ и возвращается к естественности. Когда естественность распадается, она превращается в средство, при помощи которого совершенномудрый становится вождем и великий порядок не разрушается.

29

Если кто-нибудь силой пытается овладеть страной, то вижу я, он не достигает своей цели. Страна подобна таинственному сосуду, к которому нельзя прикоснуться. Если кто-нибудь тронет [его], то потерпит неудачу. Если кто-нибудь схватит [его], то его потеряет.

Поэтому одни существа идут, другие – следуют за ними; одни расцветают, другие высыхают; одни укрепляются, другие слабеют; одни создаются, другие разрушаются. Поэтому совершенномудрый отказывается от излишеств, устраняет роскошь и расточительность.

30

Кто служит главе народа посредством дао, не покоряет другие страны при помощи войск, ибо это может обратиться против него. Где побывали войска, там растут терновник и колючки. После больших войн наступают голодные годы.

Искусный [полководец] побеждает и на этом останавливается, и он не осмеливается осуществлять насилие. Он побеждает и себя не прославляет. Он побеждает и не нападает. Он побеждает и не гордится. Он побеждает потому, что к этому его вынуждают. Он побеждает, но он не воинствен.

Когда существо полное сил, становится старым, то это называется [отсутствием] дао. Кто не соблюдает дао, погибнет раньше времени.

31

Хорошее войско – средство, [порождающее] несчастье, его ненавидят все существа. Поэтому человек, следующий дао, его не употребляет.

Благородный [правитель] во время мира предпочитает быть уступчивым [в отношении соседних стран] и лишь на войне применяет насилие. Войско – орудие несчастья, поэтому благородный [правитель] не стремится использовать его, он применяет его, только когда его к этому вынуждают. Главное состоит в том, чтобы соблюдать спокойствие, а в случае победы себя не прославлять. Прославлять себя победой – это значит радоваться убийству людей. Тот, кто радуется убийству людей, не может завоевать сочувствия в стране. Благополучие создается уважением, а несчастье происходит от насилия.

Слева строятся военачальники флангов, справа стоит полководец. Говорят, что их нужно встретить похоронной процессией. Если убивают многих людей, то об этом нужно горько плакать. Победу следует отмечать похоронной процессией.

Лежащий в основе его философии, мифологии, религии, культовой и психофизической практики.

По фор-ме «Дао дэ цзин» - сбор-ник воз-ник-ших в раз-ное вре-мя афо-риз-мов; на-пи-сан в IV веке до н. э. раз-но-раз-мер-ны-ми риф-мованными сти-ха-ми, по-стро-ен-ны-ми на па-рал-ле-лиз-мах и ан-ти-те-зах, с обиль-ным вкра-п-ле-ни-ем диа-лек-тиз-мов язы-ка пе-ри-фе-рий-но-го южного государства Чу.

Пер-во-на-чаль-но, как и все древ-ней-шие фи-лософские трак-та-ты, «Дао дэ цзин» на-зы-вал-ся по име-ни сво-его пред-по-ло-жительного ав-то-ра Лао-цзы, од-на-ко в пер-вые ве-ка н. э., с оформ-ле-ни-ем ре-лигиозного дао-сиз-ма, обо-жест-вив-ше-го как Лао-цзы, так и его со-чи-не-ние, трак-тат при-об-рёл своё бо-лее из-вест-ное смыс-ло-оп-ре-де-ляю-щее за-гла-вие - «Дао дэ цзин», или «Дао дэ чжэнь цзин» («Ис-тин-ный ка-нон Пу-ти и бла-го-да-ти»). Со-глас-но «Ис-то-ри-че-ским за-пис-кам» («Ши цзи») Сы-ма Ця-ня, «кни-га» (шу) бы-ла на-пи-са-на Лао-цзы в от-вет на прось-бу на-чаль-ни-ка по-гра-нич-ной за-ста-вы Инь Си, со-стоя-ла из «верх-ней и ниж-ней глав» и из-ла-га-ла «смысл Пу-ти и бла-го-да-ти» в бо-лее чем пя-ти тысяч слов. Современный текст «Дао дэ цзин» со-от-вет-ст-ву-ет это-му опи-са-нию и сво-им объ-ё-мом (от 4999 до 5748 зна-ков), и са-мим де-ле-ни-ем на 2 час-ти - «Дао цзин» («Ка-нон Пу-ти») и «Дэ цзин» («Ка-нон Бла-го-да-ти»).

Са-мые ран-ние ссыл-ки на «Дао дэ цзин» по-яв-ля-ют-ся в тек-стах IV-III веков до н. э., пре-ж-де все-го да-ос-ских и ле-ги-ст-ских (смотри Ле-гизм): в «Чжу-ан-цзы» («Трак-тат Учи-те-ля Чжуа-на»), «Ле-цзы» («Трак-тат Учи-те-ля Ле»), «Люй-ши чунь цю» («Вёс-ны и осе-ни гос-по-ди-на Люя») и др. Прой-дя путь не-сколь-ких ран-них ре-дак-ций, современная ар-хи-тек-то-ни-ка «Дао дэ цзин» сло-жи-лась, по-- ви-ди-мо-му, во II-I веках до н. э. В час-тич-но со-хра-нив-шем-ся биб-лио-гра-фическом ка-та-ло-ге «Ци люэ» («Семь ком-пен-ди-ев») китайский тек-сто-лог Лю Синь (I век до н. э. - I век н. э.) при-во-дит све-де-ния о том, что его отец, при-двор-ный ка-но-но-вед Лю Сян (I век до н. э.), впер-вые раз-де-лил со-чи-не-ние Лао-цзы на 81 ста-тью (чжан) - 37 в пер-вой час-ти и 44 во вто-рой. 81-ча-ст-ная ар-хи-тек-то-ни-ка «Дао дэ цзин» от-ра-же-на так-же в, воз-мож-но, древ-ней-шем ком-мен-та-рии к трак-та-ту - «по-ста-тей-ном и поф-ра-зо-вом разъ-яс-не-нии» (чжан цзюй), при-над-ле-жа-щем от-шель-ни-ку по про-зви-щу Хэ-шан-гун (около II века до н. э.), не-ред-ко ас-со-ции-ро-вав-ше-му-ся с са-мим Лао-цзы.

Основная про-бле-ма-ти-ка «Дао дэ цзин» кон-цен-три-ру-ет-ся во-круг об-ра-зую-щих его на-зва-ние двух важ-ней-ших кор-ре-ля-тив-ных ка-те-го-рий китайской фи-ло-со-фии - дао и дэ.

Об-шир-ная ком-мен-та-тор-ско-тол-ко-ва-тель-ная тра-ди-ция «Дао дэ цзин», объ-е-ди-няю-щая со-чи-не-ния от I до XVIII веков, вклю-ча-ет в т. ч. ком-мен-та-рии, фор-ми-ро-вав-шие-ся в рус-ле про-цес-са син-те-за идей дао-сиз-ма и кон-фу-ци-ан-ст-ва, а так-же соб-ст-вен-но да-ос-ской и буд-дий-ской ин-тер-пре-та-ции про-из-ве-де-ния. В XX веке в Ки-тае важ-ней-шие ис-сле-до-ва-ния «Дао дэ цзин» осу-ще-ст-ви-ли Ло Чжэ-нюй, Ма Сюй-лунь, Ян Шу-да, Гао Хэн, Янь Лин-фэн. Текст «Дао дэ цзин» не-од-но-крат-но пе-ре-во-дил-ся на современный китайский язык. Пер-вый в Западной Ев-ро-пе пе-ре-вод «Дао дэ цзин» (на латинский язык) был опуб-ли-ко-ван в 1788 году в Анг-лии. Пер-вый пе-ре-вод «Дао дэ цзин» на русский язык вы-пол-нен в 1840-х годах из-вест-ным ки-тае-ве-дом Д.П. Си-вил-ло-вым (1798-1871 годы); пер-вый опубликованный пе-ре-вод на русский язык (1894) - японским учё-ным-хри-стиа-ни-ном Ко-нис-си Ма-су-та-ро (1862-1940 годы). К началу XXI века из-да-но бо-лее 20 пе-ре-во-дов на русский язык - сре-ди них пе-ре-во-ды Е.А. Тор-чи-но-ва, А.А. Мас-ло-ва, В.В. Ма-ля-ви-на и др.; по-этические пе-ре-во-ды К.Д. Баль-мон-та, Л.И. Кон-д-ра-шо-вой и др. Фи-лософские идеи «Дао дэ цзин» на-хо-ди-лись в цен-тре вни-ма-ния А. Швей-це-ра, К. Яс-пер-са, В.С. Со-ловь-ё-ва, Л.Н. Тол-сто-го и др.

Древ-ней-шие спи-ски «Дао дэ цзин» об-на-ру-же-ны в 3-м мо-гиль-ни-ке кур-га-на Ма-ван-дуй (близ города Чан-ша; спи-ски да-ти-ро-ва-ны III-II веками до н. э.; рас-коп-ки 1973-1974 годов), а так-же в Го-дя-не (провинция Ху-бэй) в мо-гиль-ни-ке эпо-хи Чжань-го (V-III века до н. э.; рас-коп-ки 1993 года).

ДАО ДЭ ЦЗИН

title: Купить книгу "Дао Дэ Дзин (Перевод Валерия Перелешина)": feed_id: 5296 pattern_id: 2266 book_author: Цзы Лао book_name: Дао Дэ Дзин (Перевод Валерия Перелешина)

Перевод с китайского Валерия Перелешина

О переводчике

Валерий Францевич Салатко-Петрище (20 июля 1913, Иркутск - 7 ноября 1992, Рио-де-Жанейро), писавший под псевдонимом Валерий Перелешин, был одним из самых выдающихся поэтов русской эмиграции первой волны. Увезенный матерью в 1920 году в Харбин, он поступил там в Политехнический институт, где изучал китайский язык и право. Сначала тридцатых годов печатался в русских изданиях Китая и Европы. В 1937 году выпустил первую книгу стихотворений. Позже издал еще ряд поэтических сборников, антологию древнекитайской поэзии в своем переводе, поэму Цюй Юаня "Ли Сао", книгу воспоминаний о литературной жизни русского Китая в 1930-40 гг. и многое другое.

В 1939 г. он принял монашество и уехал в Пекин, где до 1943 года служил в Русской духовной миссии. Позже, сложив с себя сан, перебрался в Шанхай, а в начале 1950-х годов покинул страну и переселился в Рио-де-Жанейро, где и остался навсегда, став одним из патриархов русской эмиграции, активно печатающихся в Америке и Европе.

Дружба Перелешина с автором этих строк началась в 1971 году и длилась до конца его жизни. С 1988 года произведения Перелешина стали печататься на его родине, в России. Здесь же впервые увидел свет и главный научный труд его жизни - поэтическое переложение древнекитайского трактата "Дао Дэ Цзин".

Перелешин, традиционно именуемый в литературоведении "лучшим русским поэтом Южного Полушария", подарил русской литературе драгоценную жемчужину: лишь в поэтическом переложении мы можем почувствовать не один лишь сухой смысл оригинала, но его глубину и красоту, без которых "Дао Дэ Цзин" не был бы одним из величайших достижений человеческого духа. Евгений Витковский

От переводчика

"Дао-дэ-цзин" - совсем небольшая книга, содержащая около пяти тысяч китайских письменных знаков, но по своему влиянию на философскую мысль Востока, а позднее и Запада, она "весит" больше, чем сотни конфуцианских и иных книг совокупно. На почве одной этой книги возникла одна из трех главных философских систем Китая, занявшая - вне всякой пропорции к размеру книги - свое место рядом с пришедшим из Индии буддизмом и "национальным" конфуцианством.

По традиции, авторство Дао-дэ-цзина приписывается Лао-цзы. Но кто был Лао-цзы ("Старый мудрец")? Был ли это Ли Эр? Был ли это Лао Дань, многократно упомянутый в книгах Чжуан Чжоу, среди "персонажей" которого немало измышленных им самим?

Лао Дань был, как думают, уроженцем княжества Чжэнь, впоследствии захваченного королевством Чу. Историк Сы-Ма Цянь сообщает, что он был хранителем императорских архивов в Лояне, но, огорченный упадком династии Чжоу, покинул свою должность. Он написал "Дао-дэ-цзин", будто бы, по воле Будды Гуань-инь, а затем стал отшельником и умер в глубокой старости в пределах королевства Цинь.

Современные китайские исследователи полагают, что все три догадки об авторе "Дао-дэ-цзина" не исключают одна другой. Библиотекарь или архивариус Лао Дань, вероятно, существовал, но "Дао-дэ-цзин" мог и не быть его произведением. Как столичный архивариус, он имел доступ ко всей существовавшей тогда литературе и, несомненно, стал человеком редкой начитанности. Вполне возможно, что за справками к нему обращался и Конфуций.

Возможно, что "Дао-дэ-цзин" - сборник изречений Лао Даня, составленный его учеником или учениками уже в эпоху феодальных войн. Как и в конфуцианской литературе, редактирование оставило свои следы в стиле книги, но это не дает права считать ее подделкой, возникшей уже при ханьской династии.

Переводчик "Дао-дэ-цзина" на любой европейский язык сразу же наталкивается на огромные препятствия. Главное из них - терминология. Начать с того, что ключевое слово "Дао" непереводимо. Это, конечно, не "Путь", не "Разум", не "нравственное начало", не "образ действия "и не "космос". Ближе всего подходит к нему Логос эллинистической философии, но введением этого термина были бы внесены в перевод совершенно чуждые Китаю неоплатонические и христианские оттенки. Неприемлемо слово Логос еще и по соображениям стиля: ведь Логос тоже слово нерусское! Как же перевести "Дао"? Вслед за Чжэн Линем (о котором ниже) я перевожу "Дао", как "Истина", хотя оговариваюсь, как и он в своем предисловии, что "Дао" - НЕ Истина, что оно конкретнее и активнее.

Ту же трудность встречаем и при переводе слова "Дэ". Это, скорее всего, греческая "калокагафия", сочетание добра и красоты, а не мудрость, не добродетель и не природа.

Следующее огромное затруднение - выбор текста. В Китае известны восемьдесят списков, различных не только по составу, но и по порядку, в котором изречения следуют. "Дао-дэ-цзин" подразделяется то на две, то на четыре части. Расходятся между собою даже древнейшие списки, ибо уже в начале нашей эры выдержки из "Дао-дэ-цзина" у разных писателей не совпадали текстуально. К концу китайской монархии было известно 335 списков "Дао-дэ-цзина", снабженных примечаниями.

За две с лишним тысячи лет накопилось бесчисленное множество описок и перестановок. Многие идеограммы устарели и стали непонятными; кое-где их заменили "неологизмами". Отрывки из старых комментариев тоже часто принимались за часть текста и включались в него.

Научная критика текстов возникла только в 17 веке, когда началось их сопоставление и сравнение. Постепенно к этому добавилась и критика лингвистическая. В итоге огромной работы многих поколений ученых из "Дао-дэ-цзина" были исключены все интерполяции, содержавшие поощрения к "тайноведению", знахарству или алхимии.

Основной стержень "Дао-дэ-цзина" - учение о бездействии (у-вэй),призыв вернуться к простоте и естественности, для чего людям необходимо освободиться от себялюбия и общественных цепей. Мысли Лао-цзы, Лао Даня, Чжуан Чжоу противоположны конфуцианству и представляют собою головокружительный полет умозрения, прорыв в пределы метафизики.

Учение "Дао-дэ-цзина" и позднейшего даосизма кажется настолько чуждым китайскому уму, что предполагается его родство с браманизмом и буддизмом. Сношения Китая с Индией по суше и по морю начались давно и никогда не прекращались. Книга "Фа-юань-фу-линь" упоминает о преследованиях индусских буддийских монахов в Сиане еще в 217 году до Р.Х. Цинь-ши Хуанди распорядился в 214 г. до Р.Х. разрушить все буддийские храмы в Китае. Такие крутые меры свидетельствуют о том, что буддизм представлялся крупнейшей угрозой.

Лао Дань и его последователи, кто бы они ни были, подготовили буддизму путь к успеху в последний период ханьской династии. Но распространение буддизма не могло не повлиять и на даосское учение, которое пропиталось заимствованиями из индусской веры. Со временем обе религии так переплелись, что теперь невозможно сказать, где кончается одна и где начинается другая. Лао-цзы и Лао Дань в 7 и 8веках по Р.Х. были официально обожествлены - первый, как Великий Верховный Владыка Таинственной Первопричины", второй - как "Достопочтенный Князь Верховного Бытия". Со временем возникло множество фантастических легенд и нелепейших суеверий, так что сегодня чистое учение о Дао можно найти только в "Дао-дэ-цзине" и в трудах Чжуан Чжоу.

Европейские китаеведы давно оценили философскую глубину и, главное, поэтическую красоту "Дао-дэ-цзина". Еще в 1788 году был сделан перевод "Дао-дэ-цзина" на латинский язык, а затем появились десятки переводов этой книги на английский, немецкий, французский, русский и другие языки. Часто превосходные, эти переводы были во многих случаях сделаны с неполноценных текстов, вследствие чего многие мысли оказались изложенными сбивчиво и невразумительно, а то и вовсе ошибочно.

Предлагаемый перевод основан на китайском тексте, изданном в Шанхае ученым Чжэн Линем в 1949 году вместе с довольно несовершенным переводом на английский язык (Lao Tzy, "Truth and Nature"). Принятый Чжэн Линем текст - итог длительного процесса искоренения интерполяции перестановки составных частей. Чжэн Линь основывался на трудах ГаоХэна, тщательно сравнившего древний список Бан Би (первая половина 3в. по Р.Х.) с двадцатью четырьмя другими древними списками. Текст, очищенный Гао Хэном, был издан высокоавторитетной Academia Sinica в1956 году.

В переставленном порядке "Дао-дэ-цзин" приобрел черты связности, но и в этой новой редакции встречаются повторения, которые, быть может, не оправдываются первоначальным замыслом автора. Следуя Чжэн Линю, я указываю в скобках рядом с номерами "главок" в новом составе и номера по так называемому общепринятому тексту.

В своем предисловии Чжэн Линь говорит: "В китайском оригинале эта книга написана большей частью стихами". Не без наивности он добавляет: "Переводить ее стихами значило бы слишком ограничить свободу выражения, что сделало бы точный перевод более трудным, еслине вообще невозможным". Согласно некоторым справочникам, "Дао-дэ-цзин" написан не стихами, а ритмической прозой. С этим можно было бы согласиться, но, к сожалению, все без исключения переводчики, усмотревшие в "Дао-дэ-цзине" ритмическую прозу, тотчас же забыли о понятии ритмичности и превратили эту почти поэму в обыкновенную прозу, приближающуюся к "канцеляриту" и пестрящую "эзотерическими" терминами греческого и латинского происхождения. В Западной Европе и США существует множество мистификаторов и даже целое книгоиздательство, которые, под вывеской "Дао-дэ-цзина", сбывают беззастенчивую теософскую пропаганду.

На русский язык "Дао-дэ-цзин" был впервые переведен профессором Д.П. Кониси ("Тао-те-кинг") в 1892 году. Белыми (или, точнее, "желтыми" или "светло-черными") стихами его перевел, сильно сократив, К.Д. Бальмонт (в "Зовах древности").

Третий - весьма научный - перевод был издан в 1950 году Академией Наук СССР. Сделан он был китайцем Ян-Син-шунем в Москве. При всей своей точности этот перевод не обладает никакими художественными достоинствами.

Предлагаемый опыт стихотворного перевода имеет целью показать, что перевести стихи стихами на русский язык, действительно, трудно, но отнюдь не невозможно, хотя переводчик-поэт "связан по рукам и по ногам": он должен запретить себе употребление нерусских слов (даже таких, как "идея", "мораль" или "стратег"), рифмовать те строки, которые рифмуются в оригинале, стараться воспроизводить повторы, отдавать предпочтение мужской рифме (что лучше отвечает односложной структуре китайского языка). Краткость и сжатость китайской поэтической речи остаются, конечно, недостижимым идеалом, но я старался везде избегать "расцвечиванья" и "отсебятины".

Шанхайское издание "Дао-дэ-цзина" довольно опрятно, но от опечаток и пропусков не свободно и оно. Я старался исправить эти промахи, насколько это было возможно. В немногих случаях я позволил себе истолковать текст в несколько ином смысле, чем Чжэн Линь.

Прекрасная поэма "Дао-дэ-цзин" написана многими размерами, в соответствие чему я позволил себе перевести их то ямбом, то хореем, то анапестом, то дольником. Втиснуть ее в один размер, конечно, неневозможно, но я не стремился к этому, поскольку этого не искал и автор философской поэмы.

Валерий Перелешин.

Возникло нечто смутное вдали,

Возникло раньше Неба и Земли:

Оно неслышимо и не видно,

Им навсегда все сущее полно.

Оно - Начало Небу и Земле.

Вселенная возникла из него,

И в нем таится матерь бытия.

Кто эту мать во мраке обретет,

Узнает с нею и ее детей.

А кто сперва найдет ее детей,

Тотчас и мать узнает, а она

Бессмертна и сама собой полна.

Я имени не ведал бы ее,

Но Истиной я сам ее назвал.

Легко ли описать ее природу?

Великая, подвижна и жива,

Познанью запредельна, обранима.

Так, велики лишь Истина и Небо,

Под ним - Земля, а на Земле - Правитель.

Великих в мире - эта четверица,

Правитель же - один из четырех.

Извечно он прообразует Землю,

Извечно он прообразует Небо,

Он Истину для нас прообразует

И, наконец, и самое Природу.

Если Истину произречь,

Суть погибнет, а выйдет речь.

Если имя ты назовешь,

То не имя оно, а ложь.

Ничто - причина Небу и Земле,

И только в них начало всех вещей.

Пребывая в небытии,

Постигай его глубину.

Пребывая в мире вещей,

Многовидность их постигай.

Эти два на деле - одно,

Хоть различны их имена.

Это тайна превыше тайн,

Ко всему сокрытому дверь.

Кто их образ умом поймет,

Верно, к Истине сам примкнет,

Хоть она и непостижима,

Непредметна, неуловима.

В непредметном, неуловимом

Есть, однако, некая суть.

В недоступном и непредметном

Некий образ запечатлен.

В сокровенности и во мраке

Устремленье некое есть,

И в исконном порыве этом

Достоверность утаена.

Ни теперь, ни в века былые

Не терялось имя ее.

В нем - начало всему быванью.

Ухватись и ты за нее -

Примет мир главенство твое

И, ни в чем не терпя вреда,

Будет радоваться всегда.

Так приходит толпа гостей

Ради музыки и сластей.

Выйдет Истина вон из уст, -

Станет вялым и пресным звук.

Глаз не видит ее, скользя,

И услышать ее нельзя,

И нельзя ее износить.

Чего увидеть нельзя -

Безобразно и незримо.

Чего не уловит слух -

Беззвучно, неуловимо.

Чего не тронешь рукой -

Бесплотно, неощутимо.

К такому свойству тройному

Уму не прийти земному:

Их три, но они - одно.

Вверху оно не блестит,

Внизу оно не темно.

Подспудно, неизрекомо,

Течет обратно в ничто.

Без насилья: сила таима,

Без обличья: оно незримо,

Непредметно, неуловимо.

Ни встречным в нем сути нет,

Ни тем, кто посмотрит вслед.

Кто Истине древней предан -

Сегодня правит страной.

Кто верен древним началам -

Заветом Истины жив.

Сотворено сначала было имя,

Когда же имя было нам дано,

Старейшины земли его познали

И сделались для зла неуязвимы.

Итак, я истину уподобляю

Незыблемым долинам и морям.

У Истины названья нет,

Она мала,

Но не боится никого.

Держитесь же ее, князья,

И будете сильней всего.

Сомкнутся небо и Земля,

Прольются росы и дожди,

И будет радостен народ.

От Истины рожден Один,

От Одного явились Два,

Из Двух образовались Три,

Из Трех - все множество вещей.

Скудеет Инь, ярится Ян:

В их сочетании - полнота.

Так Истина - податлива, мягка,

Идет кругами многие века.

Она - как чаша, полая внутри,

Но ей ли оскудеть,

Вместилищу прообразов вещей?

Да вправду - существует ли она?

Ведь я не знаю, чье оно дитя, -

Не старше ли она самих богов?

С начала времен обрели единство:

Небо в своей чистоте,

Земля - в устойчивой ровности,

А небо - в своей духовности.

Холмы - в своей округленности,

В дыхании своем - творенья,

Князья - в задачах служенья.

А это, конечно, значит,

Что, если Небо не чисто,

Оно порвется,

Что, если Земля подвижна,

Она погибнет.

Богам, уже бездуховным,

Конец - забвенье.

Холмам, уже не округлым -

Исчезновенье.

Пойти бездыханной твари

На удобренье,

Князьям, потерявшим правду, -

На истребленье.

Обитает Истина повсюду:

Слева, справа ты ее найдешь.

Всеми правит, не порабощая,

Ничего не ищет для себя,

Все объемлет, но не подавляет.

Так мала, что как бы нет ее.

Все вернется к ней, того не зная:

Тем она безмерно велика,

Что, величия не сознавая,

Даже больше станет от того.

Истина - причал всего живого,

Устремленье помысла благого,

Драгоценность также и для злого.

Речь изысканная - путь к успеху,

Но и сдержанность ведет к нему.

Если ж ты не добр и не воспитан,

Мы тебя не смеем оттолкнуть.

Лучше, чем назваться Сыном Неба

Или стать сановником высоким

Или конным вестником нарядным -

С Истиной встречаться на дому.

Чем же древних Истина влекла?

Уж не исполненьем ли желаний

И защитой от любого зла?

Ибо мир склонялся к их ногам.

Древним Истина была доступна,

Их она ласкала красотою.

Это нам сегодня непонятно,

А коль скоро это непонятно,

Расскажу о них еще подробней.

Были зорки, как при переправе,

Сдержаны, как бы стыдясь соседей,

Обходительны, как с важным гостем, -

Были льдом, что вовремя растает.

Простотой похожие на брусья,

Широтой - на полые долины,

Беспристрастием - на воду в лужах.

А каков конец воды стоячей?

Не тревожь ее, и муть осядет.

Лишь для вечного преемства жизни

Непрерывное движенье нужно.

Кто привержен к Истине вечной,

Не пойдет искать насыщенья:

Только там, где нет насыщенья,

Жизнь получит толчок вперед!

Мудрый услышит об Истине, -

Захочет и жить достойно.

Средний услышит об Истине, -

Запомнит или забудет.

Глупый услышит об Истине -

И будет смеяться вволю,

А нет - так это не то!

Написано в книге "Цзянь-янь":

Ты понял - так не понимай,

Приблизился - так отступай,

Осилил - так изнемогай.

Да будет полное полым,

Да станет щедрое скудным,

Да мнится творчество кражей,

И опытность - недостатком.

Чистейшее - загрязненным,

Прямейшее - искривленным,

Удачное - невозможным,

Торжественное - ничтожным,

Великий Образ - безвидным,

А Истина - безымянной.

Ничто, как Истина одна,

Сильна даяньем и свершеньем.

Все живое Истина творит,

Придает ему различный вид.

А Природа кормит и растит,

Бережно лелеет и хранит.

Истине хвала ото всего,

А Природе воздается честь.

Истине несомая хвала,

Возносимая Природе честь -

Не измышлены из ничего,

А в самом гнездятся естестве.

Истина живому жизнь дает,

А Природа кормит и ведет

К опытности - вверх или вперед,

Нянчит, охраняет, бережет.

А сама не думает владеть:

Воздаянье разве нужно ей?

Власть ее живых не тяготит.

Щедрая Природа такова.

Это дух бессмертный бытия,

Сокровенная праматерь тайн,

К тайнам запечатанная дверь,

Это корни Неба и Земли.

Незаметный, будто нет его,

Никогда не оскудеет он.

Если тело заодно с душой,

Расходиться могут ли они?

Чья живая сила в полноте,

С новорожденным ребенком схож.

Чей очистился высокий дух,

Недостатки может ли иметь?

Кто народу предан и стране,

Может ли бояться неудач?

Кто открыт идущему извне,

Разве не сумеет сильным стать?

И кому понятно все вокруг,

Разве тот не станет мудрецом?

Истина живому жизнь дает,

Вскармливает и растит его,

А сама не думает владеть:

Воздаянье разве нужно ей?

Власть ее живых не тяготит,

Истина от века такова.

Чья живая сила в полноте,

С новорожденным ребенком схож:

Избежит он ядовитых жал

И зубов звериных избежит,

И орлиных избежит когтей.

Мягкокостный, все же он могуч:

Тайной двух полов владеет он,

Ибо жизненных исполнен сил.

И кричать он может целый день:

Кто внутри согласие нашел,

Этим знаньем будет просветлен.

Легкомыслие - начало зол,

Но и воля - тот же произвол.

Если где-то праведен один,

выявится свет его глубин.

Если праведна одна семья,

Праведность прославится кругом.

Если праведен один уезд,

Он огнеупорен, как асбест.

Если праведна одна страна, -

Прочно благоденствует она.

С праведной державой на земле

Добродетель станет мировой.

Человек - мерило для людей,

И семья - мерило для семьи.

С селами и села сравнены,

А страна - мерило для страны,

И держава - для других держав.

Только умеренный может один

Небу служить и людьми управлять.

Кто пожелает умеренным быть,

Истины должен держаться во всем.

Держится Истины разве не тот,

Кто добродетель умеет ценить?

Кто добродетель умеет ценить,

Тот безбоязнен и непобедим.

В мире, наверное, нет ничего

Непобедимости этой важней.

Корни господства во власти ее.

Кто укрепится на этих корнях,

Неистребимым становится тот.

Это и есть установленный путь

К славе, бессмертию и торжеству.

Ни Небо, ни Земля не знают доброты:

Живые твари им - как чучела собачьи,

Но также и мудрец не знает доброты,

И люди для него - как чучела собачьи*.

* Изображения собак, набитые соломой, применялись при жертвоприношениях, - сообщает Чжэн Линь. Вероятно, здесь имеется в виду отсутствие лицеприятия у истинного мудреца.

Небо и Земля похожи

На кузнечные мехи:

Полые, но не пустые,

Движутся они всегда.

Образ действий Неба подобен

Натяжению лука:

Тетива опускается,

А дуга поднимается.

Избыток всегда сбавляется,

Нехватка же восполняется.

Путь Неба - сглаживать избыток,

И недостаток восполнять.

Путь человека не таков:

Он бедняка скорей ограбит

А богатею угодит.

Кто все свои отдаст избытки,

Чтоб лучше миру послужить?

Лишь тот, кто к Истине привержен.

Отдав, мудрец не ждет оплаты,

Успехом не кичится он,

Свою заслугу принижает.

Образ действий Неба таков:

Без борьбы оно побеждает,

Без речей оно убеждает,

Не зовет, а к нему идут,

И спешить не надо ему.

И у Неба невод хорош:

Не теряется ничего.

Помогает добрый другим,

А недобрый другим вредит.

Только Небо учит людей

Быть терпимее и добрей.

Тридцать спиц - и только одна

Та же ступица им дана:

То, что пусто и что полно,

Для телеги равно.

Или глиняный взять сосуд:

То, что пусто и что полно,

Для сосуда равно.

Для дверей стена разнята:

То, что пусто и что полно,

Для жилища равно.

Нам полезно и это "есть",

Нам полезно и это "нет".

Корнями к бытию восходит жизнь,

Само же бытие - к небытию.

Лишь стала красотою красота,

И мысль о безобразном родилась.

Лишь только названо добро добром,

Возникло и понятие о зле.

От "есть" до "нет" совсем недалеко,

От трудности свершенья - до "легко",

От краткости по виду - до длины,

От вознесенности - до низины,

От звонкости - до тусклой глухоты,

Во времени - от "раньше" до "потом".

Личиной счастья может быть беда,

А счастье - корнем бедствий иногда.

О, если бы мы знали наперед,

Что в кривду правда вдруг не перейдет

И что добро не обернется злом!

Мы в обольщеньях горестных живем.

Почтительность и дерзость - их пути

Уж будто к одному нельзя свести?

А красота с уродливостью - им

Всегда ли быть одним или другим?

С успехом и провал соединен,

Чтоб средствами обогащался мир.

Без полости не зная полноты,

Разнообразие находишь ты.

Примешана к прямому кривизна,

Чтоб о приемах не скучали мы.

В искуснейшем - тупица затаен,

В красноречивейшем - тяжелодум.

Если нужно что-то сократить,

То заранее расширь его.

Если нужно что-то надорвать,

То сначала подкрепи его.

Если нужно что-то опустить,

То сначала подними его.

Если что-либо захочешь взять,

То сначала уступи его.

Никакой науки в этом нет.

Мягкому и слабому порой

Сильные проигрывают бой.

Переполнить можно закрома,

Но конец наступит и зерну.

Непрестанно можно меч точить,

Но не стать нетленным и ему.

Полный золота и яшмы дом

Станет ли от этого прочней?

Выставишь богатство напоказ -

Сам накличешь на себя беду.

Скромностью успех сопровождай:

Так и Небо действует само.

Ведь не длятся бури целый день

И дожди не тянутся всю ночь.

Так откуда все-таки они?

Их приносят Небо и Земля.

Если же и им придет конец,

То тем более делам людским.

Тем, что мягче и слабей всего,

Твердое подчас побеждено.

Возникая из небытия,

Эта истина во всем сквозит.

Так и я дерзаю говорить,

Что бездействие всего мудрей,

Что молчание сильнее слов.

Выгоду бездействия, увы,

Мало кто умеет оценить!

Из дому почти не выходя,

Отдаленный можно мир узнать.

Можно, вовсе не смотря в окно,

Образ действий Неба рассмотреть.

Тем в конце мы меньше будем знать.

Без разъездов мудрый познает,

И о мудром каждый говорит,

Что в бездействии, но он творит.

Действует бездействием мудрец,

Учит молчаливостью своей,

Не навязываясь никому,

Не владея, будто бы, ничем.

Отдает, оплаты не ища,

И своих не сознает заслуг.

Неосознанных его заслуг

Не оспорит на земле никто.

Действующий, бойся неудач,

И стяжательный - страшись потерь.

Лишь бездейственного мудреца

Неудача не страшит ничуть,

И к потерям безучастен он.

К расширенью знанье нас влечет,

Истина сжиматься учит нас.

Учит каждый день и каждый час,

Чтобы мы к бездействию пришли.

Все бездействующий совершит:

Без труда державу он возьмет,

А трудом - державы не возьмет.

Мудрый хочет - будто и не хочет:

Редкостями он не дорожит.

Учится, но с тем ли, что, ученый,

Он верней ошибок избежит?

Тварный мир препоручив природе,

Он не вмешивается в него.

Добродетельнейший сам не знает,

Что его безмерна добродетель.

Малодобродетельный боится

Потерять свою - и потеряет!

Добродетельнейший без усилий

И в бездействии всего достигнет.

Малодобродетельный хлопочет,

А посмотришь - ничего не сделал:

В доброте возможно совершенство,

В исполнении правил - никогда,

И обряды не приводят к правде,

Так разумнее отбросить их!

Истину сменить на добродетель,

Добродетель же - на доброту,

Доброту потом - на справедливость,

Справедливость - на пустой обряд, -

Путь сниженья: ведь обряд и значит,

Что любовь и верность оскудели,

Что разруха и распад близки.

Украшают Истину обряды,

Но на них же зиждется притворство.

Потому-то к сущности стремится

Муж великий, а не к мелочам:

Утверждаясь в подлинном и важном,

Украшенья презирает он.

Покой сильнее, чем разлад,

Сильнее холод, чем жара.

Нетленны чистота и мир.

Лучший воин - не забияка,

Полководец лучший - не злобен.

Победитель лучший - не дерзок,

А правитель лучший - смиренен.

Ужель добродетель - в борении?

Нет: в мудром, искусном правлении

И с Небом в соприкосновении.

Ущербное станет целым,

Негодное станет новым,

Прямейшим станет кривое,

Полнейшим станет пустое.

Потеря станет прибытком,

Прибыток станет потерей.

В мудреце образец для мира:

Он, уступчивый, просветлен:

Скромный, он от людей отличен;

Ненастойчивый, он удачлив,

Невзыскательный - возвеличен;

Без боренья - непобедим.

Так "ущербное станет целым" -

Не пустые это слова!

Чтобы к целому возвратиться,

Надо жить с природой в ладу.

Нет ничего податливей воды,

Но твердое ее не победит.

Так в мире установлено навек:

Что слабым сильное побеждено

И мягким твердое усмирено.

Об этом знает каждый человек,

Но убедиться - редкому дано.

Истинно мудрый подобен воде:

Служит ко благу, не хочет борьбы,

Россыпи золота прячет на дне.

К истине близкий, старается он

Дело свое совершать на земле,

Сердцем же знает таинственный мир.

С мудрыми он подружиться готов,

Речью внушает доверие им.

Властвуя, лад укрепляет в стране.

Преуспевая в житейских трудах,

Время для каждого дела найдет.

Он обходиться привык без борьбы

И не обидит соседей своих.

Пока мы живы, тела

Податливы и мягки.

Когда же они умрут -

Закостенеют они.

Тела деревьев и трав

Податливы и мягки.

Когда же они умрут, -

Засохнут или сгниют.

Сила, твердость - они всегда

Тенью смерти омрачены.

Слабость, гибкость - они одни

Светом жизни освещены.

Сильный воин умрет от ран,

Треснет дерево-великан.

Неподатливому - беда,

А уступчивому - подъем.

Полководец когда-то сказал:

"Чем вперед на вершок наугад,

На сажень отступаю назад".

Это значит: войска не нужны

Для боев за границей страны,

И для войн основания нет,

И могло бы не быть и врагов.

Недооценка сил врага

Порой ведет к похоронам.

А победит в итоге тот,

Кто вовсе не хотел войны.

Путь Неба - помогать добру,

Не убивать и не вредить.

Путь мудрого - себя отдать

И не бороться ни за что.

Небо вечно, и Земля нетленна:

Вечны и нетленны оттого,

Что они, нетленные от века,

Вечными себя не сознают.

Мудрый ставит себя последним,

Но вперед его протолкнут.

От себя самого уходит,

Но его сберегут верней.

Он ни в чем своего не ищет

И во всем находит свое.

Честь и позор людей равно волнуют:

Ведь самомненье - худшее несчастье.

Но почему же так они волнуют?

Честь - верхнее, а нижнее - позор.

Их обрести - для нас одно волненье,

Утратить их - такое же волненье.

В том и другом напрасное волненье.

Так, самомненье - худшее несчастье,

Которому я часто подвергаюсь

За то, что мне дано самосознанье.

Ведь если б не мое самосознанье,

Откуда взяться было бы несчастью?

Моря и реки всех низин важней,

А ниже всех они размещены.

Не потому ль и первые они?

Чтоб выше стать других людей,

Как можно ниже ставь себя.

Чтоб оказаться впереди,

Уступчиво держись в тылу.

Он высоко, но жалоб нет.

Он впереди, и жив народ.

Страна поет ему хвалы.

Мудрец не борется - зато

И в мире он необорим.

Кто в себе почитает мир,

Смело может поверить в мир.

И в себе кто возлюбит мир,

Положиться сможет на мир.

Если честь коренится в смирении

И высокое держится низким,

То поймем, почему государи

Именуют себя "недостойный".

Ведь смирение - подлинный корень

Их величия. Разве не так?

Никому на земле не приятно,

Чтоб назвали его недостойным,

Разве только одним государям.

Под ущербом таится прибыток,

Под прибытком порою - утрата.

Вот слова большого мудреца:

"Оскорбленный за свою страну -

Той страной достоин управлять.

Пострадавший за свою страну -

Управлять державою большой".

Мудрецу и вправду все равно:

То ли он сверкает, как нефрит,

То ли камнем кажется простым.

Он не хочет дорогих вещей

И, чем больше отдает другим,

Тем богаче делается сам.

Чем полнее жертвует собой,

Тем его прекраснее судьба.

От красок слепнут зоркие глаза,

От музыки ослабевает слух.

Тупеет вкус от лакомств и приправ,

Дичает ум от бешеных охот,

Родится зависть от больших забот.

Один мудрец на внешность не глядит

И чувствами развлечься не спешит.

Порок - чего-нибудь желать всегда,

А неумеренность - совсем беда.

Нет больше зла, чем жажда барышей.

И лишь умеренный неприхотлив.

Лазейки восприятиям заткни

И двери сердца наглухо закрой, -

И для заразы ты неуязвим.

Лазейки восприятиям открой,

С бесчинными желаньями поладь,

И все леченье будет ни к чему.

Лазейки восприятиям заткни

И двери сердца крепко заложи,

Расчетливость и хитрость подави,

Все поводы к смущенью устрани,

Вбери в себя сиянье чистоты,

Наносы недостойные сровняй -

И мир великий в сердце обретешь!

Кто видит мелкое, тот зорок,

Кто кротостью берет - силен:

Лучами света озарен -

Недаром он и зряч, и зорок -

От гибели освобожден,

Путь к постоянству знает он.

Когда не будет ни пристрастий,

Ни предрассудков на земле,

Ни смехотворной жажды выгод,

Ни страха понести ущерб -

Дешевое от дорогого

Разучимся мы отличать

И правильный увидим мир.

Всем Истина, бездействуя, владеет,

И, если князь ей верным быть сумеет,

Мир добровольно склонится пред ним.

А если позже вновь зашевелится, -

Я укажу ему одно лишь средство,

И средство это - самое простое:

Всех научить, чтоб не было желаний.

Где нет желаний, там тревоги нет,

И, мирная, незыблема земля.

Вдыхать и выдыхать - один удел

Равно для сильных и для слабых тел.

Один труслив, другой силен и смел,

Один окреп, другой же ослабел.

Но все, в чем есть излишек иль изъян,

Равно отвергнет истинный мудрец.

От нашего рождения до смерти

На рост уходит три десятых срока,

И на распад - другие три десятых.

А из того, что нам дано для жизни,

Мы, суетясь, бросаем той же смерти

От разности опять же три десятых.

Так мы неосмотрительно, бездумно

Перерасходуем живую силу.

Лишь мудрый дорожить умеет жизнью

При встрече с носорогом или тигром

Или в бою - с врагом вооруженным:

Ведь носорог его не тронет рогом,

И тигр его когтями не зацепит,

И лезвия противник в ход не пустит.

А почему? Оглядчивый, разумный,

Он случая не предоставит смерти!

На цыпочках мы крепко ли стоим,

И далеко ли мы уйдем прыжками?

Самодовольство - маленькое пламя,

Самоуверенность - неяркий луч.

Не в похвальбе высокая заслуга,

И, на поверку, гордый не могуч.

Кто к Истине привержен, говорит:

"Как часто за одежду и зерно

Жестоко ненавидят богача.

Я с Истиной, а прочее - ничто".

При дворе - пороки и обман,

А в полях - разросшийся бурьян,

И везде пустые закрома.

Ну, а здесь: нарядные шелка,

Напоказ подвешены мечи,

От еды и от вина тошнит,

Роскошью наполнены дома.

Не разбойничий ли это стан?

Вместо Истины самой теперь

Доброту повсюду предпочтут.

Остроумием подменят ум -

И притворство будет тут как тут.

А в семье согласию взамен

Выдвинут почтенье и обряд.

А в стране, где смута и развал -

Преданным чиновникам простор!

Путник хорош - так не сыщешь следов.

Спора не выйдет из правильных слов.

Шустрый без бирок сочтет и узлов.

Ларь без запора - а как отпереть?

Куль без веревки - а как развязать?

Мудрый готов человеку помочь!

Глупого, слабого не оттолкнет.

Он и животного не оттолкнет.

Это и есть просветленность ума.

Мудрец поставлен Истиной самой

Немудрому учителем служить.

Немудрый же поставлен мудрецу

Примером, как тому не надо жить.

Учителя не чтящий ученик,

Учитель, презирающий пример,

В большое заблуждение впадут

И кончат помрачением ума.

В бездействии твори и совершай,

В труде - трудом себя не утруждай,

В неведении - все тайны познавай.

Различья нет меж малым и большим,

Что трудное, что легкое - одно,

И, на поверку, крупное мало.

Все трудное не трудно, а легко,

Все крупное - не крупно, а мало.

Не ищущий великого мудрец

Великое скорее совершит.

Бывает, что приходит человек

В отчаянье у самого конца.

Таким же, как в начале, будь в конце -

И никогда не будет неудач.

Познать людей - достаточно ума,

Познать себя - нездешний нужен свет.

Телесно крепкий победит людей,

А сильный духом победит себя.

Умеренный нужды не испытал,

Но выше тот, кто отпер закрома.

И только тот, кто умер, не сморгнув,

За убеждения - бессмертным стал.

Познав себя, не хвалится мудрец,

Не выставляет знанья напоказ.

Кто знает много - чаще тот молчит,

Кто не молчит - не знает ничего.

Кто, ведая, не знает - тот велик,

А кто, не зная, знает - нездоров.

Сознай неведенье, исправь пробел.

Один мудрец не будет нездоров:

Чуть заболев, он тотчас же поймет

И нездоровым перестанет быть.

Речь Истины подчас груба,

Но лгут изящные слова.

Не станет спорить тот, кто прав,

А спорящий - всегда лукав.

Кто знает - не всегда учен,

Ученый может и не знать.

Знали Истину мудрецы:

Не стремясь научить народ,

Берегли его в простоте.

Нелегко управлять людьми,

Если люди слишком умны.

Управляя, учить народ -

Это значит: губить страну.

Управлять страной, не уча -

Значит: счастье народу дать.

Пред властителем два пути,

Из которых правилен путь

К сокровенной тайне добра.

Сокровенная тайна добра,

Но везде проникнет оно:

Все живое придет к нему,

И наступит великий мир.

Если к Истине страна лицом,

То и кони трудятся в полях.

Если к Истине страна спиной,

Их выкармливают для войны.

Оружие - орудие беды:

Мудрец-правитель тяготится им.

Без радости его пуская в ход

И даже им победу одержав,

Мудрец не будет прославлять его.

А кто его посмеет прославлять,

Порадуется, что убил людей.

Но за такую радость никогда

Широкий мир не хвалит никого.

Оружие - орудие войны,

Оружие - орудие беды,

Живому ненавистное всему

И мудрецу противное вдвойне.

Почетней в мире левая рука,

Но правая почетней на войне.

Где радость - левой стороне почет,

А где злодейство - правой стороне.

Помощник скачет с левой стороны,

Начальник скачет с правой стороны.

Итак, война - великая беда:

Принуждена оплакивать страна

Безвременно загубленных людей.

Победа - тоже горькая беда.

Тот государь, что с Истиной дружит,

Завоевать державу не спешит:

Затянутся последствия войны,

И на местах решительных боев

Лишь терния земля произрастит.

За истребительной войной придет

Цепь длинная неурожайных лет.

Остановив чужой набег, мудрец

Захватывать чужое не пойдет.

Остановив, не возгордился он,

Остановив, ничуть не обнаглел,

Остановил, но не для похвальбы.

Не будет ставить на своем мудрец,

Захватывать чужое не пойдет:

Ведь Истина следит издалека

За тем, кто обижает старика -

Жестокий преждевременно умрет.

Кто за свою обиду платит злом,

Перещедрит, оплачивая злом,

А надо воздавать добром за зло,

Чтоб доброй волей украшался мир.

Мудрец, от сердца делая добро,

Не ждет себе отплаты от людей.

Смельчак неумный гибнет от меча,

Разумный - долгие живет года.

От смелости - ни пользы, ни вреда,

Но помогает Небо одному,

Другому - нет. И ясно, почему.

Жизнь или слава: что дороже нам?

Жизнь или достоянье: что важней?

И что вредней: избыток иль ущерб?

В смирении, в последней пустоте,

Храня молчание и чистоту,

Я наблюдаю целый тварный мир,

Устойчивый под кровом перемен.

Раскинулись творенья, как трава,

Но каждое придет к своим корням,

И в этом возвращении - тишина,

Которой круг бываний завершен:

Предустановленный от века лад.

Познавший лад велик и просветлен,

А не познавший - пленник суеты.

Постигнув мир, разумен будешь ты,

А кто разумен - благ и справедлив!

В нем Небо явлено и Государь,

В нем Истина, которая, дыша,

Неистощимая, полна собой.

Мудрец не будет обещать, пока

Не знает, что задачу разрешит:

Он к трудности заранее готов, -

И все устраивается легко!

Проходит скоро пыл говоруна:

Лишь речь неспешная точна, верна.

Большой любви не избежать утрат,

Богатому не избежать потерь.

Умеренный не попадет впросак:

Он остановится и переждет.

Мудрец суров к себе, а не к другим.

Он честен - но не с тем, чтоб уколоть.

Он прям, но не кичится прямотой.

Он светел, но сияньем не слепит.

Не вырвать из земли его корней,

Рук не разжать! И до скончанья дней

Он уцелеет в памяти любой.

Кто с Истиной, те в Истину войдут,

И кто с добром - прославится в добре,

И в Небе те, что с Небом заодно.

Кто с Истиной, тот в Истину войдет,

И он блажен.

И кто с добром: в том явствует добро,

И он блажен.

Кто с Небом, с ним сливается в одно,

И он блажен.

Пока предвестников разрухи нет.

Все хрупкое заранее разбей,

Непрочное безжалостно развей,

Еще не существующее - встреть,

Гниение - предотвратить успей!

Ствол - одному его не охватить,

Из семечка мельчайшего возник.

У башни в девять ярусов почин -

Всего лишь несколько корзин земли.

И кто начнет тысячеверстный путь,

Сначала должен сделать первый шаг.

На строгости беспечность утвердив,

Волнением владеет тишина.

Поэтому мудрец и строг, и тих.

Пусть у него и средства, и расчет, -

Естественность он предпочтет всему.

К потере слуг беспечность поведет;

Волнуясь, потеряешь весь народ.

В сознании мужественности своей

Он женственен, и этим победил,

Смирением других превосходя.

Смирением других превосходя,

Он от добра нигде не отступил

И, как младенец, снова полон сил.

В сознании совершенной чистоты,

От униженья он не побежит,

Но, как долина, воду соберет.

Он, как долина, воду соберет,

Но добродетель верно сохранит

И обновленье в простоте найдет.

В издельях исчезает простота,

Но в ней же тайна власти мудреца,

Которая не губит никого.

Хотел бы попечительный мудрец,

Чтоб стали чистыми сердца людей.

Но люди верят слуху и глазам,

Которые им надо бы закрыть.

Ученых и разумных изгони,

И люди выиграют во сто раз,

Обряд и справедливость отмени,

Чтоб искренними сделались они.

Стяжательность и хитрость устрани,

И навсегда покончишь с воровством.

От правил поведенья только вред:

На них покоятся обман и ложь.

Мир на основах укрепи иных:

На честности, на мудрой простоте,

Без поисков ненужных благ земных.

С ученостью исчезнет и печаль.

Кто действует, чтоб царство основать,

Я думаю, останется ни с чем.

Власть над страной - свободный дар богов:

Его ни взять, ни удержать нельзя.

Кто действует, тому несдобровать,

Кто держится - тот должен потерять.

Чей славен справедливостью удел

Не обретет державы никогда.

Откуда я узнал, что это так?

Оттуда, что, когда на всем запрет,

Впадает скоро в нищету народ.

Когда же он издельями богат,

Удел не может смуту миновать.

Когда искусны люди и хитры,

Наводнена товарами страна.

И где законом связан каждый шаг,

Там процветают алчность и разбой.

Один мудрец недаром говорил:

"Бездействую - и мой народ живет.

Люблю покой - и мой народ правдив.

Не хлопочу - и процветает он.

Изгнал желанья - честен он и прост".

Как рыбе из воды не выходить,

Так точно сил удела своего

Народ не должен видеть никогда.

Где власть проста,

Там честен и народ.

Где власть сложна,

Там и народ хитер.

Где голоден народ,

Там, стало быть, поборы велики,

Поэтому и голоден народ.

А где для власти цель ее трудна,

Там слишком много действует она.

Поэтому и цель ее трудна.

И где народ собой не дорожит,

Там слишком хорошо его вождям,

Зато народ собой не дорожит.

Лишь тот, кто забывает о себе,

Достоин жить и жизнью дорожить.

Когда и смерть народу не страшна,

Его ли смертной казнью запугать?

И только если смерть ему страшна

И необычной кажется ему,

И за злодейства буду я казнить -

Дерзнет ли кто-нибудь?

Пусть только власть высокая казнит:

Ведь если заступающий казнит,

Быть мастером берется ученик.

А если станет ученик рубить,

Так может сам остаться без руки!

Когда величье людям не страшно,

Бездейственным становится оно.

(Нет большего величья на земле.)

Так, не стараясь людям угождать,

Не делай жизнь обузою для них:

Не обратишь их жизни в тяготу,

Так жизнь не превратится в тяготу.

Когда правитель - лучший из людей,

Народ, конечно, знает про него.

Чуть хуже он - и все-таки любим,

Неважен он - и все-таки хвалим,

Он плох - и все трепещут перед ним.

Лишь худший презираем и браним.

Мне мой народ не вверился вполне?

Так есть причина верить не вполне,

И пользы нет в лукавой болтовне.

И только дар во всем преуспевать

Народ найдет естественным во мне.

Мудрец относится ко всем равно:

Он сам или другие - все равно.

Не спрашивая, к доброму я добр,

Но и к недоброму я тоже добр,

И все со мной добры.

Охотно искреннему верю я,

Но и неискреннему верю я:

Все искренни со мной.

Где нет ученому дороги вверх,

Среди людей не будет и борьбы.

И где имуществом не дорожат,

Среди людей не будет воровства.

Где человеку нечего желать,

Спокойствия не потеряет он.

Правленье праведника таково:

Народ смиренен сердцем, но и сыт,

Без замыслов, но с крепким костяком.

Он лишнего не знает ничего,

Не действует, не ищет своего.

У мудреца правленье таково.

Что рыбаку изжарить пескарей,

То праведнику царством управлять:

Где Истина, там бес не соблазнит.

А если бес людей не соблазнит,

То без причины бог их не казнит:

Без происков бесовских - не казнит,

А мудрый и подавно не казнит.

Где не казнят ни боги, ни мудрец,

Добро восторжествует тем скорей.

Смири себя и правь большой страной:

Ей матерью будь больше, чем отцом.

Уступчивостью самка от самца

Не легче ли добьется своего?

Примкнут уделы к скромному царю,

Цель царства - только прокормить народ,

И цель удела - обслужить народ.

Так пусть они достигнут своего

Уступчивостью до конца.

Пусть малолюден скромный твой удел,

Но без орудий пусть живет народ,

Боится смерти и не рвется вдаль.

Пусть, позабыв повозки и суда,

Вернется он к веревочным узлам.

По вкусу он найдет свою еду,

Красивою - одежду старины,

Удобными - привычные дома,

Веселыми обычаи свои.

К соседям пусть доносятся тогда

Лишь пенье петухов и лай собак.

Народ же не захочет знать чужих.

Всем весело, как будто бы толпа

На жертвоприношенье собралась

Или весной на праздничный помост.

На свете я безрадостен один:

Кораблик мой не знает пристаней.

Как неразумное дитя, я прост,

Но, как изгнанник, очень я устал.

Усилья награждаются везде,

И только я один живу в нужде.

Все люди рассудительны, умны,

И только я неисправимо глуп.

У каждого есть почва под ногой,

Лишь подо мной - текучая вода.

Один во власти вздыбившихся волн,

Во власти ветра - где остановлюсь?

Полезностью здесь каждый наделен,

И только я и глуп, и неучен.

Но, непохожий на других людей,

Я Истины, как матери, ищу.

Да, Истина настолько велика,

Что кажется - ее и вовсе нет.

Но потому она и велика,

Что кажется - ее и вовсе нет.

Иначе мелочью была б она.

Я три сокровища ношу с собой,

Они сопутствуют судьбе моей.

Так, сострадание всего важней.

Умеренность - второй огромный клад,

А третий клад - смирение мое.

Отвагу сострадание дает,

Умеренность - размах и широту.

Смирение возносит высоко -

На самую большую высоту.

Без сострадания отвага - зло,

Как без умеренности - широта,

И без смиренья тоже только смерть.

В походе милосердный победит

И в обороне выиграет бой.

Поможет Небо и спасет его,

За состраданье сохранит его.

Чего все смертные боятся,

Нельзя и мне не побояться.

Что людям говорили до меня,

Тому и я теперь людей учу:

"Кто только грубой силою силен,

От грубой силы должен умереть".

И в этом суть ученья моего.

Я знаньями и мудростью высок.

За Истиной ее путем иду

И только сбиться не хочу с пути.

Путь Истины удобен и широк,

Но большинство тропинку предпочтет.

Мои слова совсем легко понять,

Исполнить их - не менее легко.

Но миру не под силу их понять,

И их исполнить тоже не легко.

В учении этом есть и здравый смысл,

И к поведенью руководство есть,

И я нашел, что их легко понять.

Но понимающий меня гоним,

И на груди я прячу от вельмож

Под рубище сокровища мои.

Перевод закончен

www.puzzlw.fatal.ru www.doddy1.narod.ru

ЛАО-ЦЗЫ: ДАО ДЭ ЦЗИН

Лао-цзы считал, что человек должен жить в уединении и чуждаться славы. Сам же он, прежде чем стать отшельником, служил хранителем архива императорского двора. Однажды его посетил другой величайший китайский мудрец — Конфуций, и между ними состоялась галантная и глубокомысленная беседа. Любопытна реакция Конфуция на эту встречу. Когда он вернулся домой к своим ученикам, то сказал буквально следующее: «Я знаю, что птица летает, зверь бегает, рыба плавает, бегающего можно поймать в тенета, плавающего — в сети, летающего можно сбить стрелой. Что же касается дракона — то я еще не знаю, как его можно поймать! Ныне я встретился с Лао-цзы, и он напомнил мне дракона».

Народная фантазия наделила Лао-цзы и историю его жизни самыми невероятными подробностями. Он — предтеча Будды, в которого в конце концов и превратился. Но задолго до того, также подобно Будде, он постоянно являлся в этот мир то в одном, то в другом облике. Рождению Лао-цзы предшествовало непорочное зачатие, что предвосхищает историю появления на свет другого величайшего Пророка и Учителя человечества — Иисуса Христа. Согласно китайским легендам, когда мать будущего мудреца — Юн-нюй — вдыхала однажды аромат цветущей сливы, в ее приоткрытый рот проникла светящаяся капелька Солнца. В итоге чудесным образом зачалось дитя, которое счастливая мать носила в своем чреве — ни много ни мало — ровно 81 год. Когда ребенок родился, ему было именно столько лет. Потому-то и имя ему было дано Старый Ребенок (впоследствии интерпретированное как Старый Учитель).

Лао-цзы написал только одну книгу, в которой, как любят подчеркивать комментаторы, всего лишь пять тысяч слов. Название трактата — «Дао дэ цзин», переводится примерно так — «Книга о дао-пути и благой силе — дэ». «Цзин» означает «книгу» (это слово входит в состав названий многих китайских литературных, исторических и философских шедевров), а дао и дэ — центральные категории древнекитайской философии и религии, введенные в оборот Лао-цзы.

Особенно емко и многозначно понятие «дао». Это и путь, и метод, и закономерность, и учение, и правда, и истина и еще многое и много другое. По существу весь объективный и субъективный мир можно свести к одному текучему первоначалу — дао. Дао предопределяет весь ход событий во Вселенной и человеческом обществе. Оно соединяет в себе потенции двух других универсальных движущих сил мирового процесса — инь и ян. Первое — темное, женское, пассивное, мягкое, внутреннее; второе — светлое, мужское, активное, твердое, внешнее. Самостоятельно они не существуют, весь смысл космогенеза и антропогенеза — в их взаимодействии, взаимопроникновении, взаимодополнении. Лао-цзы обладал поразительной способностью умещать все эти мысли, выражающие суть его учения, в краткие и образные тексты:

Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное является прекрасным, появляется и безобразное. Когда все узнают, что доброе является добром, возникает и зло. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга, длинное и короткое взаимно соотносятся, высокое и низкое взаимно определяются, звуки, сливаясь, приходят в гармонию, предыдущее и последующее следуют друг за другом. Поэтому совершенно-мудрый, совершая дела, предпочитает недеяние; осуществляя учение, не прибегает к словам; вызывая изменения вещей, [он] не осуществляет их сам; создавая, не обладает [тем, что создано]; приводя в движение, не прилагает к этому усилий; успешно завершая [что-либо], не гордится. Поскольку он не гордится, его заслуги не могут быть отброшены. «…» Превращения невидимого [дао] бесконечны. [Дао] - глубочайшие врата рождения. Глубочайшие врата рождения - корень неба и земли. [Оно] существует [вечно] подобно нескончаемой нити, и его действие неисчерпаемо.

«Дао дэ цзин» была впервые полностью переведена на русский язык при непосредственном участии Льва Толстого, он же — редактор перевода. Переведенные фрагменты неоднократно включались Толстым в его знаменитые собрания афоризмов. Так, в обширном компендиуме «Круг чтения», где мысли великих людей распределены по месяцам, неделям и дням на каждый год, Лао-цзы принадлежит 32 изречения, а в «Путь жизни», где афоризмы распределены по проблемам, включено 11 изречений китайского мудреца. Одна из величайших заслуг последнего — бесценный вклад в копилку мировой этической мысли. Именно эта сторона его учения была наиболее привлекательна для Льва Толстого.

Безусловно, интересно взглянуть на все это глазами современного читателя. Что же именно привлекало великого русского писателя в книге, написанной две с половиной тысячи лет тому назад? Прежде всего, идеи, близкие по духу самому Толстому, созвучные с его собственными убеждениями:

Честные люди не бывают богатыми. Богатые люди не бывают честны. «…» Умные не бывают учены, ученые не бывают умны. «…» не погибает только то, что живет для себя. Но для чего жить тому, кто живет не для себя? Не для себя можно жить только тогда, когда живешь для всего. Только живя для всего, человек может быть и бывает спокоен. «…» Слабейшее в мире побеждает сильнейшее; низкий и смиренный побеждает высокого и гордого. Только немногие в мире понимают силу смирения. «…» Все в мире растет, цветёт и возвращается к своему корню. Возвращение к своему корню означает успокоение, согласное с природой. Согласное с природой означает вечное. «… » Тот, кто знает, что, умирая, он не уничтожается, - вечен.

Лао-цзы — одновременно афористичен и поэтичен, мудр и прост, как сама мудрость. Многие (если не большинство) изречений в «Дао дэ цзин» — жемчужины глубокомыслия и поэтичной прозы. Например, такие:

Вода - это самое мягкое и самое слабое существо в мире, но в преодолении твердого и крепкого она непобедима, и на свете нет ей равного. Слабые побеждают сильных, мягкое преодолевает твердое. Это знают все, но люди не могут это осуществлять. Поэтому совершенномудрый говорит: «Кто принял на себя унижение страны - становится государем, и, кто принял на себя несчастия страны - становится властителем». Правдивые слова похожи на свою противоположность. «…»

Верные слова не изящны. Красивые слова не заслуживают доверия. Добрый не красноречив. Красноречивый не может быть добрым. Знающий не доказывает, доказывающий не знает.

Совершенномудрый ничего не накапливает. Он все делает для людей и все отдает другим. Небесное дао приносит всем существам пользу и им не вредит. Дао совершенномудрого - это деяние без борьбы.

Провозглашением принципа недеяния и завершается «Дао дэ цзин». Она в одинаковой мере является философско-этическим, литературно-художественным и религиозным произведением. Книга о дао стала первоисточником даосской религии. Потому-то вечна в веках священная книга, состоящая из пяти тысяч слов. Ее автор из нашего суетного и прагматичного времени представляется каким-то нездешним пришельцем. Но он не инопланетянин. Он плоть от плоти людской, но стремился постичь, главным образом, человеческий дух. И сумел сделать это раньше других и намного лучше других. Читая «Дао дэ цзин», нам и самим хочется стать лучше, чем мы есть на самом деле.

* * *
Вы читали краткий и понятный текст (конспект, доклад) о философе и его произведении: ЛАО-ЦЗЫ: ДАО ДЭ ЦЗИН.
По поводу философского произведения изложена: краткая история его создания, максимально кратко - содержание и смысл, суть и современная трактовка произведения, приводится несколько отрывков - цитат.
Также в тексте рассказано о самом философе - авторе произведения, приводятся некоторые факты из жизни философа.
Мы хотели бы, чтобы этот конспект помог читателю в понимании философии и послужил для докладов, рефератов по философии, ответах на экзамене или зачёте, или постов для блогов и социальных сетей.
..................................................................................................

(сборник)

Дао бестелесно. Дао туманно и неопределенно. Однако в его туманности и неопределенности скрыты вещи. Оно глубоко и темно. Однако в его глубине и темноте скрыты тончайшие частицы. Эти тончайшие частицы обладают высшей действительностью и достоверностью

От переводчика

«Дао дэ Цзин» – небольшой по объему древний памятник – занимает особое место в истории китайской мысли. Основная идея этого произведения – идея о дао – послужила одним из узловых пунктов борьбы различных идейных течений на протяжении многих веков. У основоположника даосизма Лао-цзы дао рассматривается с материалистических позиций как естественный путь вещей, не допускающий какого-либо внешнего вмешательства. У позднейших даосов дао трактуется как «небесная воля», «чистое небытие» и т. п. Спор как об идейном содержании «Дао дэ Цзин», так и о его авторе продолжается вплоть до наших дней.

«Дао дэ Цзин» традицией приписывается Лао-цзы (VI–V вв. до н. э.), поэтому трактат и называется его именем. Первый китайский историк – Сыма Цянь (II–I вв. до н. э.) – в «Шицзине» писал, что Лао-цзы был уроженцем уезда Ку в царстве Чу, носил фамилию Ли, имя Дань, служил главным хранителем архива государства Чжоу и встречался с Конфуцием, когда тот приезжал к нему за советами и наставлениями. Лао-цзы долго жил в столице Чжоу и трудился над учением о дао и дэ, о пути вещей и его проявлениях. Увидев упадок государства Чжоу, мыслитель ушел в отставку и отправился на запад. По просьбе начальника пограничной заставы он написал книгу в двух частях, состоящую из пяти тысяч слов. Дальнейшая его судьба никому не известна. Вслед за этим Сыма Цянь, выражая сомнение в достоверности приведенных им сведений, предполагал, что автором «Дао дэ Цзин», возможно, был другой современник Конфуция – Лао Лай-цзы – или же чжоуский государственный деятель Дань, который посетил циньского правителя Сянь-гуна 129 лет спустя после смерти Конфуция. Несмотря на сомнение Сыма Цяня, как в китайской традиции, так и в современной синологии вплоть до 20-х годов нашего века считали, что Лао-цзы был современником Конфуция, а «Дао дэ Цзин» является произведением, в котором изложено его учение.

В связи с тем что ныне существующий «Дао дэ цзин» носит отпечатки более позднего времени, некоторые современные китайские ученые (Лян Ци-чао, Гу Цзе-гань и др.) выдвинули предположение о том, что этот памятник был создан, вероятно, в эпоху Чжаньго (IV–III вв. до н. э.) и отношения к Лао-цзы не имеет. Их оппоненты (Го Мо-жо и др.), не отрицая разрыва между годами жизни Лао-цзы и временем появления «Дао дэ Цзин», утверждают, что данное произведение представляет собой изложение устно передаваемого в то время учения Лао-цзы его последователями.

Существует большое количество комментариев к «Дао дэ Цзин». Трактат был переведен на ряд европейских языков. В 1950 г. Ян Хин-шуном был осуществлен перевод «Дао дэ цзин» на русский язык. Для настоящего издания взят данный перевод, сверенный с китайским оригиналом, вошедшим в 3-й том «Чжуцзы цзичэн» («Собрание классических текстов». Шанхай, 1935), и заново отредактированный.

Ян Хин-шун

Дао дэ Цзин. Книга пути и благодати

Книга первая

Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао. Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя. Безымянное есть начало неба и земли, обладающее именем – мать всех вещей.

Поэтому тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну [дао], а кто имеет страсти, видит его только в конечной форме. Оба они одного и того же происхождения, но с разными названиями. Вместе они называются глубочайшими. [Переход] от одного глубочайшего к другому – дверь ко всему чудесному.

2. Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное является прекрасным, появляется и безобразное. Когда все узнают, что доброе является добром, возникает и зло. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга, длинное и короткое взаимно соотносятся, высокое и низкое взаимно определяются, звуки, сливаясь, приходят в гармонию, предыдущее и последующее следуют друг за другом. Поэтому совершенномудрый, совершая дела, предпочитает недеяние; осуществляя учение, не прибегает к словам; вызывая изменения вещей, [он] не осуществляет их сам; создавая, не обладает [тем, что создано]; приводя в движение, не прилагает к этому усилий; успешно завершая [что-либо], не гордится. Поскольку он не гордится, его заслуги не могут быть отброшены.

3. Если не почитать мудрецов, то в народе не будет ссор. Если не ценить редких предметов, то не будет воров среди народа. Если не показывать того, что может вызвать зависть, то не будут волноваться сердца народа. Поэтому, управляя [страной], совершенномудрый делает сердца [подданных] пустыми, а желудки – полными. [Его управление] ослабляет их волю и укрепляет их кости. Оно постоянно стремится к тому, чтобы у народа не было знаний и страстей, а имеющие знания не смели бы действовать.

Осуществление недеяния всегда приносит спокойствие.

4. Дао пусто, но в применении неисчерпаемо. О глубочайшее! Оно кажется праотцем всех вещей.

Если притупить его проницательность, освободить его от хаотичности, умерить его блеск, уподобить его пылинке, то оно будет казаться ясно существующим. Я не знаю, чье оно порождение, [я лишь знаю, что] оно предшествует небесному владыке.

5. Небо и земля не обладают человеколюбием и предоставляют всем существам возможность жить собственной жизнью . Совершенномудрый не обладает человеколюбием и предоставляет народу возможность жить собственной жизнью.

Разве пространство между небом и землей не похоже на кузнечный мех? Чем больше [в нем] пустоты, тем дольше [он] действует, чем сильнее [в нем] движение, тем больше [из него] выходит [ветер].

Тот, кто много говорит, часто терпит неудачу, поэтому лучше соблюдать меру.

6. Превращения невидимого [дао] бесконечны. [Дао] – глубочайшие врата рождения. Глубочайшие врата рождения – корень неба и земли. [Оно] существует [вечно] подобно нескончаемой нити, и его действие неисчерпаемо.

7. Небо и земля – долговечны. Небо и земля долговечны потому, что они существуют не для себя. Вот почему они могут быть долговечными.

Поэтому совершенномудрый ставит себя позади других, благодаря чему он оказывается впереди. Он пренебрегает своей жизнью, и тем самым его жизнь сохраняется. Не происходит ли это от того, что он пренебрегает личными [интересами]? Напротив, [он действует] согласно своим личным [интересам].

8. Высшая добродетель подобна воде. Вода приносит пользу всем существам и не борется [с ними]. Она находится там, где люди не желали бы быть. Поэтому она похожа на дао.

[Человек, обладающий высшей добродетелью, так же как и вода], должен селиться ближе к земле; его сердце должно следовать внутренним побуждениям; в отношениях с людьми он должен быть дружелюбным; в словах должен быть искренним; в управлении [страной] должен быть последовательным; в делах должен исходить из возможностей; в действиях должен учитывать время. Поскольку [он], так же как и вода, не борется с вещами, [он] не совершает ошибок.